Критика и ответы на критику

Прудонистские возражения против коммунизма

Пьер Жозеф Прудон

Пьер Жозеф Прудон, часть идей которого оказала влияние и на «левых» (социалистических) анархистов (христианский анархист Лев Толстой был в определённой степени под влиянием в том числе Прудона), был критически настроен по отношению к коммунизму. Дело в том, что в то время, когда он написал большинство своих работ, слово «коммунизм» имело вполне определённый оттенок «государственного социализма», ассоциируясь в первую очередь с идеями коммуниста Вейтлинга.Против коммунистического принципа «каждому по потребности», Прудон предлагал свой подход:
«Каждому в соответствии с его трудом, в первую очередь; и, если, при случае, я буду должен помочь Вам, то я охотно сделаю это; но я не буду принужден [к этому]».
Однако, при этом, Прудон был резко против принципа частной собственности, социального, имущественного неравенства. В своей книге «Что такое собственность?» Прудон выдвинул тезис о том, что «собственность — это кража». По сути, речь шла о частной и государственной собственности.
Фундаментальная предпосылка Прудона заключается в том, что что равенство условий — это сущностная основа справедливости:
«При таком методе исследования мы скоро убедимся, что все какие бы то ни было рассуждения, придуманные для защиты собственности, всегда, и притом по необходимости, приводят к равенству, т. е. к отрицанию собственности».
Он утверждал, что пока есть собственность, есть нищета и бедность:
«Приобретатель ставит изгороди, запирается в них и говорит: это принадлежит мне, всяк сам по себе и для себя. Таким образом получается участок земли, на который никто, кроме собственника и его друзей, не имеет права даже ступить ногой, который никому, кроме собственника и его слуг, не может принести пользы. Пусть такая продажа примет широкие размеры, и тогда народ, не желавший и не имевший права продавать, не получивший вырученной при продаже суммы, не будет больше иметь места, где бы он мог сеять и жать, где бы мог отдыхать и даже жить. Он пойдет умирать с голоду у дверей собственника, рядом с той самой собственностью, которая была его достоянием. Собственник же, видя, как он умирает, скажет: вот как погибают бездельники и трусы!».
Исходя из идей французского анархиста, в начале двадцать первого века бывший анархо-синдикалист, рыночник Александр Шубин критикует анархо-коммунистические идеи Кропоткина. Он утверждает, в частности, что анархо-коммунистический проект упирается в исчерпаемость ресурсов, чего не учитывает лозунг Кропоткина «довольство для всех». Кроме того, А. В. Шубин утверждает, что экономическая модель либертарных коммунистов крайне не устойчива, и потому они неизбежно будут вынуждены вернуться к товарно-денежным отношениям:
«Но что будет, если многочисленные стороны не придут к консенсусу? Бесконечная затяжка переговоров? В условиях постоянно меняющихся экономических реалий это означает раскол „единого экономического пространства" на самостоятельные части, которые должны как-то взаимодействовать друг с другом. Собственность перестает быть общей, абстрактное стремление к равенству превращается в равенство возможностей. Возникает потребность в универсальном экономическом посреднике — деньгах».
И далее утверждает, что анархо-коммунистические эксперименты в XX веке с треском провалились. Однако работа Шубина страдают от большого количества неточностей, вызванных предвзятым отношением автора к коммунистическим идеям в целом, и анархо-коммунизму в частности, так что для уравновешивания его доводов, необходимо быть знакомым и с критикой его исследований в области социалистический идей.
«В общем, думается, что Кропоткин вовсе не был наивным идеалистом, равно как и демагогом от политики, и если и считал необходимым делом трудящихся „установить анархо-коммунизм на следующий день после революции", то делал это исключительно потому что искренне считал это возможным, ну а если этого в полной мере не удастся, то, по крайней мере, по его мысли, необходимо было приложить максимум усилий, чтобы народ сразу же почувствовал улучшения своей жизни, чтобы убедился в прогрессивности революционных изменений, так как в противном случае революция будет обречена на поражение вследствие того, что массы, разочаровавшись в ней, отвернутся от нее. К тому же, если учитывать, что в то время людская психология была гораздо более коллективистской, мы поймем, что это „Хлеб и воля" была вполне практична и реалистична для своего времени, и не просто так она воспламеняла на борьбу сердца тысяч и тысяч простых людей».

Индивидуалистская критика

Многие анархо-индивидуалисты считают, что анархо-коммунизм не имеет достаточных оснований считаться частью анархизма. Бенджамин Таккер, например, считал что анархизм и коммунизм несовместимы, о чём вел публицистические споры с Петром Кропоткиным. Американский анархо-индивидуалист Генри Апплетон говорил по этому поводу:
«Весь коммунизм, в любом обличии, является кровным врагом анархизма, и коммунистический дрейф под флагом анархизма — столь же неправильное изобретение, как любое другое, какое возможно придумать».

Клэренс Ли Сворт (Clarence Lee Swartz) пишет о том, что такое мутуализм:
«Один из тестов для любых продвигаемых реформ относительно личной свободы — это: движение запретит или отменит частную собственность? Если это будет сделано, то это — враг свободы. Причиной: один из самых важных критериев свободы — право на частную собственность на продукт труда. Государственные социалисты, коммунисты, синдикалисты и коммунистические анархисты отрицают частную собственность».
Уильям Клин (William Kline) говорит, что индивидуалисты и коммунисты:
«не могли согласовать свои различия, коммунистические анархисты были преданы общественной собственности, анархо-индивидуалисты же глубоко преданы частной собственности и индивидуальному успеху».

Эррико Малатеста

В ответ на эти и подобные претензии, анархо-коммунисты отвечают, что только отмена частной собственности может способствовать развитию подлинной свободы. В частности Эррико Малатеста утверждает следующее: «Индивидуалисты предполагают (…) что (анархисты) коммунисты желают навязать коммунизм, который конечно поместил поставил бы их вне рамок анархизма.
Коммунисты предполагают (…) что (анархистские) индивидуалисты отвергают любую идею ассоциации, хотят борьбы между людьми, доминирования самого сильного — и это поставило бы их не только вне анархистского движения, но и вне всего человечества.
В действительности те, кто является коммунистами, являются ими, потому что они видят осуществление братства и лучшую гарантию свободы в свободном сообществе. И индивидуалисты, те, кто действительно является анархистами, оказываются антикоммунистами, потому что боятся, что коммунизм подверг бы отдельных людей(…) общественной тирании(…) Поэтому они хотят, чтобы каждый человек, каждая группа, имели возможность свободно владеть продуктом их труда в условиях равенства с другими людьми и группами, с которыми они поддерживали бы отношения справедливости и равенства.
В таком случае ясно, что между нами нет никаких базовых различий. Но, согласно коммунистам, справедливость и равенство, в естественных условиях, невозможно достигнуть в индивидуалистическом обществе, и таким образом свобода также не может быть достигнута.
Если бы климатические условия во всем мире были схожими, если бы земля была всюду одинаково плодородна, если бы сырье было равномерно распределено и равнодоступно для всех, кто нуждался в них, если бы социальное развитие было во всем мире одинаковым (…) тогда каждый понимал бы другого(…) открывая земли, инструменты и сыре необходимые для работы и независимого производства, не эксплуатируя и не подвергаясь эксплуатации. Но естественные и исторические условия, являются теми, каковы они есть, и как возможно установить равенство и справедливость между ними, когда одни случайно оказывается с участком бесплодной землей, которая требует большого труд ради малой отдачи с нее, а у других есть участки плодородной и выгодно расположенной земли?».

Анархо-коммунисты утверждают, что у индивидуалистических рабочих кооперативов есть потенциал, чтобы изолировать и управлять теми, кто не принадлежит этим учреждениям, или тем, у кого меньше количеством денег. Анархо-коммунисты вообще утверждают, что ценность рабочей силы субъективна и таким образом не может быть измерена никакими денежно-кредитными средствами, утверждая, что такие ценности произвольны и приводят к стратификации в обществе подразделением рабочей силы. Кропоткин и другие анархо-коммунисты утверждали, что у существования оборонных ассоциаций, даже находящихся в собственности рабочих, и свободно доступных для всех, существует авторитарное назначение:
«(…) для их самозащита, и отдельный человек, и группа имеют право на любое насилие [в пределах анархо-индивидуализма] (…) Насилие также оправдано для того, чтобы провести в жизнь обязанность сохранения соглашения. Таккер (…) открывает (…) путь для того, чтобы восстановить под названием „защиты" все функции государства».
Кроме того, анархо-коммунисты утверждают, что даже при социалистическом рынке, индивидуалистском или мутуалистском, поскольку одни рабочие получали бы больше дохода чем другие, из-за различной производительности, рыночной конкуренции, те, кто обладает большим количеством денег будут иметь больше доступа к Капиталу (средствам производства) и таким образом окажутся способными односторонне влиять на рыночные сделки, принятие решений и вопросы о занятости, предлагая самые высокие предложения оборонным фирмам и таким образом воссоздавая капитализм и государство. Альфи Кон (Alfie Kohn) указывает, что:
«(…) соревновательная борьба уменьшает сопереживающую симпатию, искажает коммуникацию, ослабляет взаимоподдержку и распределение, и уменьшает удовлетворение личных потребностей».
Анархо-коммунист Альберт Мельтзер (Albert Meltzer) резко спорил с претензиями индивидуалистов:
«(…) школа Бенджамена Таккера — на основании их индивидуализма — приняла потребность в полиции подавлять забастовки, чтобы гарантировать „свободу работодателя". Вся эта школа так называемых индивидуалистов принимает (…) необходимость полиции, следовательно для правительства, и главное определение анархизма отсутствие правительства».
Сторонники постанархистских идей, такие как, в частности, Боб Блэк, исходят из того, что традиционные левые идеи несовместимы с анархизмом. Говоря об анархо-коммунистических идеях, нередко вспоминают платформизм, с его требованиями создания жестко структурированной организации, и идеи прямой демократии, что по мнению критиков приведет к возрождению институтов государственной власти.
В свою очередь те сторонники прямой демократии, что являются анархистами, утверждают, что претензии Боба Блэка и других людей со с ним схожими взглядами не обоснованы, так как, прямая демократия отнюдь не подразумевает обязательного наличия иерархии, монополию на применение силы, территории, или что либо ещё, при помощи чего можно было бы воссоздать государственную власть. При этом стоит отметить, что тот же Боб Блэк весьма близок по своим взглядам к анархо-коммунизму, хотя его идеи об «упразднении работы» и «замени ее игрой» вызывают подчас резкое отторжение либертарных коммунистов.

Капиталистическая (либеральная) критика

Капиталистическая критика анархо-коммунизма исходит из того, что такое общество не было бы в состоянии поддерживать необходимый для человеческого общества уровень производства, так как отсутствие системы товарно-денежных отношений лишает людей стимула к эффективному труду, соответственно действие принципа «каждому по потребности» разрушит всю систему производства. Анархо-коммунисты предлагают, чтобы экономическое распределение было основано на принципе «от каждого по способности, каждому по потребностям», верящим, что все эти «способности» и «потребности» должны быть индивидуальны.
Александр Беркман

Анархо-коммунисты отвергают идею необходимости рыночной экономики, так как по их мнению все теории денежно-кредитной ценности крайне субъективны, и утверждают, что частная собственность подразумевает эксплуатацию человека человеком по самой своей сути, и потому рынок в принципе не сможет существовать без насилия и весьма вероятного воссоздания государства для своей защиты (по меньшей мере, без полиции, призванной защищать «священную частную собственность»). А кроме того рыночная экономика способствует углублению атомизации общества, что в итоге ведет к ухудшению экологии, исчерпаемости ресурсов, разрушению солидарности в обществе, что опять же ведет к необходимости существования полиции, поддерживает социальное, экономическое неравенство. Они также говорят о том, что только отказ от частной собственности, равнодоступность материальных и духовных благ для всех может осуществить действительную возможность осуществления личной свободы всех и каждого. Они утверждают, что работа не должна быть обременительной обязанностью, но должна быть добровольной, приятной, либо служащей оказанию необходимых услуг, что, опять же, не должно служить угнетению отдельной личности интересам остальных. Александр Беркман, например, полагал, что все формы частной собственности на производимую продукцию авторитарны, вне зависимости от того, существует или нет защищающее собственность государство:
«(…) [таким образом босс] дает Вам работу: это — разрешение работать на фабрике или заводе, который не был построен им, но другими, такими же как вы, рабочими. И ради этого разрешения Вы помогаете поддержать его (…) пока Вы работаете на него».

Боб Блэк так возражает против доводов сторонников рыночных отношений со своих, постанархистских позиций:
«Одни отдают приказы, другие выполняют их — вот сущность рабства. Конечно, как коварно отмечает Хосперс, „можно, по крайней мере, сменить работу", но вот вообще избежать работы нельзя — точно так же, как при государственнической системе можно сменить подданство, но нельзя избежать подчинения тому или другому национальному государству. А ведь свобода — это нечто большее, чем право менять хозяев».

Шарлотта Вильсон (Charlotte Wilson) утверждала, что никого не будут насильно загонять в анархо-коммунистическую коммуну постольку, поскольку отмена частной собственности не может производиться авторитарными методами:
«(…) каждый мужчина[или женщина] свободен взять то, в чем он [или она] нуждается (…) [и так] едва ли возможно, что личные нужды и комфорт не будут приспособлены (…) [для того], когда собственность не будет защищена никакими юридическими постановлениями, поддержанными вооруженной силой, и неспособна купить личное обслуживание, ради ее возвращения к жизни в таком масштабе, чтобы быть опасным для общества чтобы бояться хоть немного. Количество присваиваемое каждым человеком (…), нужно оставить на его [или ее] собственной совести, и давлению, осуществляемому его [или ее] нравственным чувством и индивидуальными интересами его [или ее] соседей».
И далее она продолжает:
«Собственность — [это] обладание человеком, или группой людей, вещами; это не потребность человека пользоваться вещами – то есть, узуфрукт, совсем другой вопрос. Собственность означает монополию на богатство, право не давать другим пользоваться ею, вне зависимости от того, нуждается ли владелец в ней или нет. Узуфрукт подразумевает требование использования такого богатства, которое удовлетворяет пользовательские нужды. Если какой-нибудь человек отчуждает часть этого (который он не использует, и не нуждается для своего собственного использования) от его товарищей, он обманывает все общество».

Марксистская критика

Марксисты критикуют анархизм, как являющийся неспособным к созданию успешной и длительной революции, потому что он является слишком уж прямолинейной философией, и не понимает всех тонкостей классовой борьбы и способов производства. И марксистские и анархистские исследования классов основаны на той идее, что общество разделено на многие различные «классы», каждый со своими специфическими интересами согласно их материальным возможностям. Однако отличие состоит в том, что, как они проводят разграничительные линии между этими группами. Для марксистов два основных класса — «буржуазия» (владельцы средств производства) и «пролетариат» (наемные рабочие). Анархисты утверждают, что не капиталистический класс фактически управляет государством, но друге высшие слои общества, которые является частью правящего класса (и таким образом, защищают его интересы), но со своими собственными интересами, особо по части удержания политической власти, национальной территории и военной мощи. Революционное меньшинство, захватывающее государственную власть и предписывающее свои желания народу, было бы столь же авторитарно как и правящее меньшинство в капиталистическом обществе, и в конечном счёте стало бы точно таким же правящим классом, как и свергнутый, и точно так же по прежнему сохранятся классовое разделение на правителей и трудящихся. Об этом, ещё задолго до Октябрьской революции и появления Советского Союза писал Михаил Бакунин:
«Предположим, что в идеальном обществе в каждую эпоху есть достаточное число людей равно умных и добродетельных, которые могут достойно выполнять основные государственные функции (…) Но каким образом они захватят власть? Посредством убеждения или посредством силы? Если посредством убеждения, то заметим, что можно хорошо убеждать лишь в том, в чем сам убежден, и что именно лучшие люди бывают менее всего убеждены в своих собственных заслугах; даже если они сознают их, то им обычно претит навязывать себя другим, между тем как дурные и средние люди, всегда собою довольные, не испытывают никакого стеснения в самопрославлении. Но предположим, что желание служить своему отечеству заставило замолчать в истинно достойных людях эту чрезмерную скромность и они сами себя представят своим согражданам для избрания. Будут ли они всегда приняты народом и предпочтены честолюбивым, красноречивым и ловким интриганам? Если же, напротив, они хотят прийти к власти силой, то им необходимо прежде всего иметь в своем распоряжении достаточно силы, чтобы сломить сопротивление целой партии. Они придут к власти посредством гражданской войны, результатом которой будет побежденная, но не примирившаяся и всегда враждебная партия. Чтобы сдерживать ее, они должны будут продолжать применение силы. Таким образом, это будет уже не свободное общество, а основанное на насилии деспотическое общество, в котором вы, быть может, найдете много заслуживающих восхищения вещей, но никогда не найдете свободы».
Кроме того, анархисты традиционно утверждали, что успешная революция нуждается в поддержке крестьянства, совместной работе между крестьянами и промышленными рабочими. Анархисты традиционно были резкими противниками государственной собственности на землю, равно как и любой другой государственной собственности.

Бакунин писал в 1873 году:
«В настоящее время серьезное, сильное государство может иметь только одно прочное основание — военную и бюрократическую централизацию. Между монархиею и самою демократическою республикою существует только одно существенное различие: в первой чиновный мир притесняет и грабит народ для вящей пользы привилегированных, имущих классов, а также и своих собственных карманов, во имя монарха; в республике же он будет точно так же теснить и грабить народ для тех же карманов и классов, только уже во имя народной воли. В республике мнимый народ, народ легальный, будто бы представляемый государством, душит и будет душить народ живой и действительный. Но народу отнюдь не будет легче, если палка, которою его будут бить, будет называться палкою народной».
Анархисты не дифференцируют людей на крестьян, деклассированные элементы, пролетариат, интеллигенцию, различая в одну группу всех тех кто живёт продавая себя в качестве той или иной рабочей силы (в том числе «работников умственного труда» — «трудовую интеллигенцию»), либо продающих свою собственную продукцию (созданную без использования наемного труда), вне зависимости от рода деятельности. Анархисты проводят различие между экономическими и политическими элитами, которые управляют политикой, владеют бизнесом и правительственных функционеров, которые выполняют эту политику, тогда как марксисты смешивают оба эти типы Кроме того некоторые анархисты утверждают, что марксизм потому обречен, что возник в умах интеллектуалов из среднего класса, утверждая в то же время, что анархизм возник из самостоятельных действий и самоорганизации простого народа. Они, в частности, указывают на тот факт, что марксистские школы часто называют в честь интеллектуалов, которые формировали теоретические основы движения. Марксисты, однако, утверждают, что их идеи не являются новыми идеологемами, созданными интеллектуалами, но являются идеями, которые формируются из классовых противоречий каждого экономического и социального этапа истории. Они утверждают, что марксистский социализм в особенности явился результатом умов рабочего класса, как следствия классовых противоречий капиталистического способа производства. Некоторые марксисты даже утверждают, что анархизм возникает из идей пролетариев (или даже мелкой буржуазии), а именно тех, кто был маргинализован капитализмом как неорганизованная и и грубая реакция в борьбе против сил капитализма. Марксисты полагают, что попытки угнетенного народа освободить себя будут продолжать терпеть неудачу до тех пор, пока с классовым обществом не будет покончено, потому что при капитализме, равно как и в любом другом классовом обществе, социальная власть покоится на производственных отношениях. Многие марксисты указывают иногда на анархистскую революционную природу как свидетельство того, что любое рабочее движение нуждается в организационном центре, чтобы поддерживать «правильную» тактику и вдохновить пролетарское классовое сознание, часто в форме партии революционного авангарда. Некоторые марксисты полагают, что анархистский революционаризм является реакцией на эффект отчуждения, присущий капитализму, и не в состоянии остановить капитализм из-за своей принципиальной враждебности к овладению политической власти. Они утверждают, что антикапиталистические революции должны брать государственную власть в свои руки, чтобы предотвратить возвращение капитализма и создать такую экономику, которая позволит сделать совершенно ненужными капитализм и государство. Анархо-коммунисты контраргументируют на это тем, что децентрализованные, безгосударственные федерации коллективов вполне достаточны для того, чтобы дать и возможность развития реального самоуправления трудящимся, и сохранить личную свободу. Они указывают тот на факт, что никакое социалистическое государство так и не проявило никаких признаков «отмирания».
Однако, нужно отметить, что эти разногласия не столь существенны для либертарных марксистов, которые полагают, что государственный аппарат должен действовать при активном участии в его управлении рабочих, и которые достаточно критично относятся к опыту создания рабочих государств под флагом марксизма в двадцатом столетии.

Марксисты и анархо-коммунисты согласны, что:
«Именно классовое деление общества дает начало государству, потому что меньшинство нуждается в особой силе, чтобы поддерживать их власть над большинством, что развилось за тысячи лет в сложные структуры, которые мы и видим сегодня».
Однако, несмотря на критические замечания, анархо-коммунистические коммуны, такие как анархистская Каталония во время гражданской войны в Испании 1936—1939 годов, демонстрировали рост производительности (по крайней мере в отдельных отраслях). Производство картофеля увеличилось на 50 %, производство сахарной свеклы, заготовление корма для домашнего скота удвоились. С помощью более модернизированных машин и химических удобрений, урожай с гектара был на 50 % больше на коллективизированной собственности, нежели на земле обрабатывающейся индивидуальными хозяевами. Анархистская коллективизация в Испании также показала, что такие идеи возможны осуществить в индустриальных условиях. 75 % испанской промышленности были расположены в Каталонии.

Вот что пишет об анархистском участии в Испанской революции российский историк Александр Шубин:
«Несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, вызванную войной и расколом страны, коллективизированная промышленность не допустила резкого падения производства. С июля по декабрь 1936 г. производство промышленности Каталонии упало на 29 % и стабилизировалось до июня 1937 г. (когда началось разрушение синдикалистской системы военно-политическими методами). Металлообработка и машиностроение, от которых зависело поступление на фронт отечественных вооружений, росли до апреля 1937 г., то есть именно в период лидерства анархо-синдикалистов в регионе. Зависимость эффективности производства от наличия самоуправления иллюстрирует динамика добычи угля на синдикализированных предприятиях Берге. В августе 1936 г. было добыто 302 т. В сентябре, после инкаутации добыча снизилась на две тонны, однако уже в октябре возросла до 334 т., а в декабре 1936 — до 360 т. В январе-феврале 1937 г. добыча падает до 328—335 т. (уровень октября 1936 г.), но в июне-июле восстанавливается. Однако в августе-декабре 1937 г., по мере вытеснения самоуправления более жёстким управлением и государственным контролем, добыча угля падает до 235 т.»

Опыт проведения анархистской коллективизации в сельском хозяйстве был также успешным:
«Деятельность арагонских „коллективов" оказалась чрезвычайно успешной. Даже по официальным данным, урожай в регионе в 1937 г. возрос на 20 %, в то время как во многих других районах страны он сократился. В Арагоне строились дороги, школы, больницы, фермы, учреждения культуры — во многих селениях впервые; осуществлялась механизация труда. Многие жители впервые получили доступ к медицинскому обслуживанию и свободному, антиавторитарному образованию (врачи и учителя становились полноправными членами „коллективов")».